“Avada Kedavra!” Finrod sang and Sauron tumbled from the throne (c)
Этот мой самый любимый ))
Название: Песня для Дейрдре
Часть канона: "Хроники Амбера"
Бета: fandom Zelazny 2015
Оригинал: misura "A Song for Deirdre", разрешение на перевод получено
Ссылка на оригинал: archiveofourown.org/works/308684
Размер: мини, в оригинале 1639 слов
Пейринг/Персонажи: Дейрдре, Корвин, Фиона, Брэнд
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: никто не говорит Дейрдре, что ее мать погибла из-за нее.
Примечание/Предупреждения: пре-канон
читать дальшеНикто не говорит Дейрдре, что ее мать погибла из-за нее.
В детстве ее вообще не балуют вниманием – при дворе только и разговоров, что о ее братьях: как они едва не поубивали друг друга сегодня, и до чего дойдет дело завтра.
Братья не видят в ней возможной союзницы – кроме того, они в том возрасте, когда дружить с девочками зазорно – а сама Дейрдре считает лучшим держаться в стороне.
Так продолжается до ее десятого дня рождения, когда от Корвина она получает серебристую ленту, а от Эрика – дохлую лягушку. Вернее, открытка подписана именем Эрика, но Дейрдре рассуждает так: даже если это Корвин послал ей оба подарка, то он хотя бы вспомнил о ней и посчитал достойной своих усилий. Пусть и таких. Да и жизнь ее не изобилует событиями, кроме бесконечных уроков истинной леди.
* * *
Музыка увлекает Корвина так же, как Дейрдре – боевые топоры. Она не может сказать наверняка, к чему лежит сердце Эрика. Говорят, он талантливый фехтовальщик, но она слишком редко видится с ним, а он, в свою очередь, не ищет встреч с ней потому, вероятно, что уже знает, какую из сторон она выбрала.
И он прав. Эрику нечего предложить сверх того, что уже предложил ей Корвин – его дружбу и доверие, на какое только может рассчитывать любая из сестер.
Когда Корвин пишет свою первую песню, Дейрдре говорит ему, что она ужасна. Она считает, что лучше сказать правду наедине, чем позволить Корвину опозориться публично, поэтому откровенна с ним, тем более песня действительно плоха.
Вторая песня выходит чуть лучше, но и ей не суждено быть спетой и услышанной – вслед за первой она отправляется в камин. Не потому, что Дейрдре опасается, будто Эрик в своей неприязни дойдет до того, что попытается использовать попытки Корвина в песнесложении против него же. Просто ей знакомо желание переписать прошлое, сделать так, чтобы прошлых неудач никогда не существовало.
Лишь седьмую по счету песню, сочиненную Корвином, Дейрдре находит приемлемой.
– Но ты можешь лучше, – говорит она.
Путь в Амбер открыт только лучшим из музыкантов, но негоже для принца оказаться вторым после обычного человека.
Никто не смотрит строго на мимолетные увлечения принцев искусствами, однако увлечение Корвина музыкой давно уже вышло за рамки баловства, и он в равной степени может стать как великим композитором и поэтом, так и посмешищем. Дейрдре предпочитает верить в первое, хотя еще не совсем знает, как именно это сделать.
– Я еще потягаюсь с другими, – уверяет ее Корвин.
– Ты затмишь их, – поправляет его Дейрдре, и он смеется.
Через год одна из песен Корвина звучит на публике, а спустя еще пять дней ко всеобщей радости Дейрдре возвращается из ее первого путешествия по теням.
Они празднуют ее возвращение в «Кровавом Генри», а успех Корвина – в его комнатах, где им можно не опасаться за свое нетрезвое состояние и то, на что оно их может подтолкнуть. Корвин предлагает написать песню в честь ее первого сражения или, на худой конец, поэму. При этом он очень настойчив, как бывает настойчив юноша, когда он пьян и хочет произвести впечатление на девушку, которую происходящее скорее забавляет, чем льстит.
Он выглядит оскорбленным, когда она в шутку называет его идиотом, а наутро делится с ней секретом, как избавиться от похмелья. Дейрдре великодушно умалчивает о том, что секрет этот ей в тенях уже поведал один человек, который, возможно, и научил ему Корвина под видом «древнего рецепта, ревностно хранимого в семье на протяжении сотен и тысяч лет». И кто знает, насколько широко разошлась эта тайна помимо их двоих.
* * *
Дейрдре странствует по теням и находит мир, в котором женщины не более, чем скот для их отцов и братьев – те выдают их замуж и подкладывают в чужие постели по своему усмотрению. У женщин нет легенды о спасителе, который однажды явится к ним и поведет за собой к революции и освобождению, и которую они могли бы тайком передавать между собой. У них есть только их беспросветная жизнь.
Спустя шесть месяцев улицы главного города тонут в крови – это кровь мучителей и пара капель ее собственной. Такова сила принцессы Амбера.
– Дорогая моя сестра, что за бесполезная трата сил и времени? – говорит ей Брэнд и улыбается так, что она понимает: он не ищет сражения, он ищет легкой победы. – Теням, где с женщинами обходятся не так, как, по-твоему, они того заслуживают, не будет конца. То, что ты изменила ситуацию в одной из них, едва ли отразится на общем положении дел. Конечно…
– Конечно, – вмешивается в разговор Фиона, – количество теней, где воительница в сияющих доспехах объединяет женщин и устраивает переворот, тоже запросто может оказаться бесконечным.
– Не бесконечным, – быстро возражает Брэнд, – а гораздо менее…
– Менее бесконечным, чем бесконечность? – любезно подсказывает Фиона с язвительной улыбкой.
Бросив на них злой взгляд, Брэнд круто разворачивается и покидает комнату, вероятно, в поисках того, на ком можно отыграться за испорченное настроение.
– Знаешь, а у тебя получилось кое-что изменить, – говорит ей Фиона за бокалом белого вина. – Но к лучшему ли – покажет только время.
– Определенно к лучшему.
Фиона пожимает плечами.
– Чем мир, где женщины угнетают мужчин, лучше мира, где происходит обратное?
– Полагаю, ничем.
Хотя такое трудно вообразить. Даже в Амбере положение принцессы существенно разнится с положением принца. У принца есть все шансы заполучить трон, принцесса может рассчитывать лишь на регентство, и лишь в том случае, если держатель трона будет ей благоволить и назначит регентшей.
Но Дейрдре ничего из этого не нужно. Она догадывается, что Фиона жаждет первого, и слишком горда, чтобы согласиться на второе.
– Но довольно об этом, – Фиона нежно улыбается, словно слышит, о чем та думает. – Ты уже слышала три новых песни, которые Корвин сочинил, пока тебя не было?
* * *
– Это не я написал песню, в которой сравнивается размер Эриковых…кхм.
Порой Дейрдре не может не задаваться вопросом, сколько из того, что знает о ней Корвин, придумано им самим. Но она не хочет рушить его иллюзии. Притом ей не слишком интересно обсуждать размер чего бы то ни было у Эрика.
– С горошинами?
Эрик не пишет музыку. И Корвин, возможно, не пытается помериться с ним силами в этом деле потому, что это будет нечестно.
– Сморщенными горошинами.
– А с горохом такое случается?
Корвин моргает.
– Я, честно говоря, не знаю. Вообще, мне надоело, что все вокруг думают, будто песня моя. Даже Эрик.
– А мне она показалась неплохо написанной. Если не ты, то кто тогда написал ее?
– Откуда мне знать. За последнее время он на чьих только мозолях не потоптался.
В голосе Корвина слышится досада на тот факт, что Эрик заводит себе врагов без его помощи, к тому же нимало не беспокоясь на их счет. Из них двоих Эрик отличается большим хладнокровием и умением концентрироваться на своих делах. В Корвине больше страсти, и у него хуже выходит прощать или забывать что-либо.
Корвин человечнее, но Эрик все же искуснее в фехтовании.
– Может, это дело рук Рэндома. Или Кейна, – размышляет Корвин. – Или Брэнда.
Дейрдре знает, что Рэндом хороший исполнитель, но не композитор. А Кейн слишком сдержанный для такой откровенно карикатурной песни. Он скорее будет пытаться втереться в доверие к Эрику, который серьезно претендует на трон.
– Непохоже на Брэнда.
– Да уж, – Корвин хмурится, – абсолютно непохоже. Таким образом, это делает его…
– …наиболее вероятным подозреваемым.
– Именно. И мне даже стало интересно, он сделал это в пику мне или в качестве дружеского жеста.
– Может оказаться, что ни то ни другое.
Дейрдре хотела бы сказать Корвину, что не все поступки окружающих обязательно должны иметь к нему прямое отношение. Но она не может выразить свою мысль, не прозвучав при этом снисходительно – ведь у Корвина есть причины думать иначе. И она не уверена, что можно сбрасывать их со счетов.
Корвин кивает.
– Он мог сделать это просто ради того, чтобы мы начали думать друг на друга. Вот тогда это будет похоже.
* * *
Люди при дворе сменяют друг друга: одни становятся фаворитами, другие, оступившись, отправляются в опалу; лишь члены королевской семьи бессменны. Даже у Ллевеллы, которая появляется только в тех случаях, когда ее об этом просят, порой совсем некуртуазно, есть свои апартаменты во дворце. Они как немое напоминание о том, что ее истинный дом – Амбер, как бы ей ни хотелось другого.
Так отвечает Дейрдре, когда кто-нибудь задается резонным вопросом. Что, к счастью, бывает нечасто.
Ей интересно, что бы ответил Корвин, что бы он мог рассказать им, помимо того, что уже поведал своими песнями.
Никто не говорит Дейрдре, что ее мать погибла из-за нее.
И никто не говорит ей о том, что любовь Корвина к ней - это любовь поэта к своей музе.
Между тем, это вещи, которые определяют ее жизнь.
Название: Песня для Дейрдре
Часть канона: "Хроники Амбера"
Бета: fandom Zelazny 2015
Оригинал: misura "A Song for Deirdre", разрешение на перевод получено
Ссылка на оригинал: archiveofourown.org/works/308684
Размер: мини, в оригинале 1639 слов
Пейринг/Персонажи: Дейрдре, Корвин, Фиона, Брэнд
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: никто не говорит Дейрдре, что ее мать погибла из-за нее.
Примечание/Предупреждения: пре-канон
читать дальшеНикто не говорит Дейрдре, что ее мать погибла из-за нее.
В детстве ее вообще не балуют вниманием – при дворе только и разговоров, что о ее братьях: как они едва не поубивали друг друга сегодня, и до чего дойдет дело завтра.
Братья не видят в ней возможной союзницы – кроме того, они в том возрасте, когда дружить с девочками зазорно – а сама Дейрдре считает лучшим держаться в стороне.
Так продолжается до ее десятого дня рождения, когда от Корвина она получает серебристую ленту, а от Эрика – дохлую лягушку. Вернее, открытка подписана именем Эрика, но Дейрдре рассуждает так: даже если это Корвин послал ей оба подарка, то он хотя бы вспомнил о ней и посчитал достойной своих усилий. Пусть и таких. Да и жизнь ее не изобилует событиями, кроме бесконечных уроков истинной леди.
* * *
Музыка увлекает Корвина так же, как Дейрдре – боевые топоры. Она не может сказать наверняка, к чему лежит сердце Эрика. Говорят, он талантливый фехтовальщик, но она слишком редко видится с ним, а он, в свою очередь, не ищет встреч с ней потому, вероятно, что уже знает, какую из сторон она выбрала.
И он прав. Эрику нечего предложить сверх того, что уже предложил ей Корвин – его дружбу и доверие, на какое только может рассчитывать любая из сестер.
Когда Корвин пишет свою первую песню, Дейрдре говорит ему, что она ужасна. Она считает, что лучше сказать правду наедине, чем позволить Корвину опозориться публично, поэтому откровенна с ним, тем более песня действительно плоха.
Вторая песня выходит чуть лучше, но и ей не суждено быть спетой и услышанной – вслед за первой она отправляется в камин. Не потому, что Дейрдре опасается, будто Эрик в своей неприязни дойдет до того, что попытается использовать попытки Корвина в песнесложении против него же. Просто ей знакомо желание переписать прошлое, сделать так, чтобы прошлых неудач никогда не существовало.
Лишь седьмую по счету песню, сочиненную Корвином, Дейрдре находит приемлемой.
– Но ты можешь лучше, – говорит она.
Путь в Амбер открыт только лучшим из музыкантов, но негоже для принца оказаться вторым после обычного человека.
Никто не смотрит строго на мимолетные увлечения принцев искусствами, однако увлечение Корвина музыкой давно уже вышло за рамки баловства, и он в равной степени может стать как великим композитором и поэтом, так и посмешищем. Дейрдре предпочитает верить в первое, хотя еще не совсем знает, как именно это сделать.
– Я еще потягаюсь с другими, – уверяет ее Корвин.
– Ты затмишь их, – поправляет его Дейрдре, и он смеется.
Через год одна из песен Корвина звучит на публике, а спустя еще пять дней ко всеобщей радости Дейрдре возвращается из ее первого путешествия по теням.
Они празднуют ее возвращение в «Кровавом Генри», а успех Корвина – в его комнатах, где им можно не опасаться за свое нетрезвое состояние и то, на что оно их может подтолкнуть. Корвин предлагает написать песню в честь ее первого сражения или, на худой конец, поэму. При этом он очень настойчив, как бывает настойчив юноша, когда он пьян и хочет произвести впечатление на девушку, которую происходящее скорее забавляет, чем льстит.
Он выглядит оскорбленным, когда она в шутку называет его идиотом, а наутро делится с ней секретом, как избавиться от похмелья. Дейрдре великодушно умалчивает о том, что секрет этот ей в тенях уже поведал один человек, который, возможно, и научил ему Корвина под видом «древнего рецепта, ревностно хранимого в семье на протяжении сотен и тысяч лет». И кто знает, насколько широко разошлась эта тайна помимо их двоих.
* * *
Дейрдре странствует по теням и находит мир, в котором женщины не более, чем скот для их отцов и братьев – те выдают их замуж и подкладывают в чужие постели по своему усмотрению. У женщин нет легенды о спасителе, который однажды явится к ним и поведет за собой к революции и освобождению, и которую они могли бы тайком передавать между собой. У них есть только их беспросветная жизнь.
Спустя шесть месяцев улицы главного города тонут в крови – это кровь мучителей и пара капель ее собственной. Такова сила принцессы Амбера.
– Дорогая моя сестра, что за бесполезная трата сил и времени? – говорит ей Брэнд и улыбается так, что она понимает: он не ищет сражения, он ищет легкой победы. – Теням, где с женщинами обходятся не так, как, по-твоему, они того заслуживают, не будет конца. То, что ты изменила ситуацию в одной из них, едва ли отразится на общем положении дел. Конечно…
– Конечно, – вмешивается в разговор Фиона, – количество теней, где воительница в сияющих доспехах объединяет женщин и устраивает переворот, тоже запросто может оказаться бесконечным.
– Не бесконечным, – быстро возражает Брэнд, – а гораздо менее…
– Менее бесконечным, чем бесконечность? – любезно подсказывает Фиона с язвительной улыбкой.
Бросив на них злой взгляд, Брэнд круто разворачивается и покидает комнату, вероятно, в поисках того, на ком можно отыграться за испорченное настроение.
– Знаешь, а у тебя получилось кое-что изменить, – говорит ей Фиона за бокалом белого вина. – Но к лучшему ли – покажет только время.
– Определенно к лучшему.
Фиона пожимает плечами.
– Чем мир, где женщины угнетают мужчин, лучше мира, где происходит обратное?
– Полагаю, ничем.
Хотя такое трудно вообразить. Даже в Амбере положение принцессы существенно разнится с положением принца. У принца есть все шансы заполучить трон, принцесса может рассчитывать лишь на регентство, и лишь в том случае, если держатель трона будет ей благоволить и назначит регентшей.
Но Дейрдре ничего из этого не нужно. Она догадывается, что Фиона жаждет первого, и слишком горда, чтобы согласиться на второе.
– Но довольно об этом, – Фиона нежно улыбается, словно слышит, о чем та думает. – Ты уже слышала три новых песни, которые Корвин сочинил, пока тебя не было?
* * *
– Это не я написал песню, в которой сравнивается размер Эриковых…кхм.
Порой Дейрдре не может не задаваться вопросом, сколько из того, что знает о ней Корвин, придумано им самим. Но она не хочет рушить его иллюзии. Притом ей не слишком интересно обсуждать размер чего бы то ни было у Эрика.
– С горошинами?
Эрик не пишет музыку. И Корвин, возможно, не пытается помериться с ним силами в этом деле потому, что это будет нечестно.
– Сморщенными горошинами.
– А с горохом такое случается?
Корвин моргает.
– Я, честно говоря, не знаю. Вообще, мне надоело, что все вокруг думают, будто песня моя. Даже Эрик.
– А мне она показалась неплохо написанной. Если не ты, то кто тогда написал ее?
– Откуда мне знать. За последнее время он на чьих только мозолях не потоптался.
В голосе Корвина слышится досада на тот факт, что Эрик заводит себе врагов без его помощи, к тому же нимало не беспокоясь на их счет. Из них двоих Эрик отличается большим хладнокровием и умением концентрироваться на своих делах. В Корвине больше страсти, и у него хуже выходит прощать или забывать что-либо.
Корвин человечнее, но Эрик все же искуснее в фехтовании.
– Может, это дело рук Рэндома. Или Кейна, – размышляет Корвин. – Или Брэнда.
Дейрдре знает, что Рэндом хороший исполнитель, но не композитор. А Кейн слишком сдержанный для такой откровенно карикатурной песни. Он скорее будет пытаться втереться в доверие к Эрику, который серьезно претендует на трон.
– Непохоже на Брэнда.
– Да уж, – Корвин хмурится, – абсолютно непохоже. Таким образом, это делает его…
– …наиболее вероятным подозреваемым.
– Именно. И мне даже стало интересно, он сделал это в пику мне или в качестве дружеского жеста.
– Может оказаться, что ни то ни другое.
Дейрдре хотела бы сказать Корвину, что не все поступки окружающих обязательно должны иметь к нему прямое отношение. Но она не может выразить свою мысль, не прозвучав при этом снисходительно – ведь у Корвина есть причины думать иначе. И она не уверена, что можно сбрасывать их со счетов.
Корвин кивает.
– Он мог сделать это просто ради того, чтобы мы начали думать друг на друга. Вот тогда это будет похоже.
* * *
Люди при дворе сменяют друг друга: одни становятся фаворитами, другие, оступившись, отправляются в опалу; лишь члены королевской семьи бессменны. Даже у Ллевеллы, которая появляется только в тех случаях, когда ее об этом просят, порой совсем некуртуазно, есть свои апартаменты во дворце. Они как немое напоминание о том, что ее истинный дом – Амбер, как бы ей ни хотелось другого.
Так отвечает Дейрдре, когда кто-нибудь задается резонным вопросом. Что, к счастью, бывает нечасто.
Ей интересно, что бы ответил Корвин, что бы он мог рассказать им, помимо того, что уже поведал своими песнями.
Никто не говорит Дейрдре, что ее мать погибла из-за нее.
И никто не говорит ей о том, что любовь Корвина к ней - это любовь поэта к своей музе.
Между тем, это вещи, которые определяют ее жизнь.